Зеркало Пятой. Наши дни.

 

У озера

Весенний вечер дышал теплом. Озеро лежало тихо, гладкое, как расправленный шёлк, и небо в нём отражалось ясное, безмятежное. Вокруг — запах трав, шелест листвы, редкие крики чаек. Люди давно разошлись, и берег почти опустел.

Марта сидела на складном стуле у самой кромки воды, в руках — книга по истории Средневековья, но взгляд её скользил поверх страниц. Рыжие волосы, обычно собранные в тугой учительский пучок, распустились и тронули плечи. Блузка была застёгнута на все пуговицы, юбка — в мелкую клетку. Строгая даже на природе, она всё же позволила себе снять туфли и босыми ногами касаться прохладного песка.

Спокойствие нарушил всплеск. Она оторвала взгляд от горизонта — в воде барахтался мужчина. Махал руками, уходил под воду и снова выныривал с каким-то отчаянным, почти комичным выражением лица.

— Серьёзно? — прошептала она и встала, стряхивая песок с подола.

Не теряя времени, Марта вошла в воду — быстро, уверенно, без суеты. За плечами у неё были годы спортивной секции, а ещё упрямый характер, не позволявший пройти мимо, когда кто-то нуждался в помощи.

— Не паникуйте! — крикнула она.
— Да я не паникую! Я просто тону! — выдал он, захлёбываясь и всё же ухитряясь улыбаться.

Она добралась до него, крепко обхватила за плечи, развернула на спину. Он не сопротивлялся. Довольно быстро они оказались на мели, оба тяжело дыша, испачканные в песке и смехе.

— Вы не умеете плавать? — строго спросила она, выжимая из юбки воду.
— Я врач, а не пловец, — отозвался он, садясь на песок. — Никита. Скорая помощь. Обычно я спасаю, но, видимо, сегодня наоборот.

— Марта, — сказала она, всё ещё сдержанно, но глаза её уже светились. — История. Школа номер девять.

Он посмотрел на неё, щурясь от солнца, и рассмеялся:
— Знаете, вас, наверное, даже рыбы боятся. Такой взгляд — как у училки, которая поймала на списывании.

Она покраснела. Потом — неожиданно — улыбнулась.
— Может, вы и болтливый, Никита, но если бы я вас не вытащила — вы бы точно пошли ко дну.

Он кивнул.
— А значит, я вам обязан жизнью. Что ж, начнём с кофе?

В тот момент между ними возникло нечто. Не магия. Не рок. Просто — возможность. Та, что приходит неожиданно. Между книгой и вызовом. Между женщиной с кактусами на подоконнике и мужчиной, у которого дома ждёт лабрадор по кличке Дэни. Между прошлым, которое болит, и будущим, которое ещё можно придумать.

Кружка и границы

На следующее утро Марта обнаружила у двери своей квартиры странный пакет. Внутри — белая керамическая кружка. На ней — каллиграфическим шрифтом:
"Спасла. Теперь терпи."

Она невольно усмехнулась. Почерк — не типографский, явно ручной. Внутри кружки — чай "Эрл Грей" и записка:

"Марта. Надеюсь, этот сорт соответствует вашей строгости. Если нет — готов исправиться. Никита (не утонувший)."

Она поставила кружку на подоконник рядом с кактусами и выбросила записку. Не потому что злилась — просто не хотела привыкать.

---

На работе всё шло по расписанию: пятый класс, древний Египет, контрольная. Марта шла строго по плану, и даже дети не смели лишний раз хихикать. Но мысли ускользали. Об улыбке. О том, как он тряс воду с волос, стоя в озере, и как шутил, задыхаясь.

Вечером он написал.
"Прогулка? Просто как два цивилизованных человека. Без намёков. С Дэни."

Марта ответила только через два часа:
"Нет. Спасибо. У меня работа."

---

Случайная встреча

Они столкнулись через неделю — у булочной, ранним утром. Она держала в руках бумажный пакет с хлебом, он — кофе в термокружке. Пёс Дэни радостно тянул поводок, тыкаясь ей в ладонь.

— Привет, Спасительница, — сказал он, улыбаясь. — Неужели вы выходите из дома без учебного плана?

— А вы не на работе? — холодно осведомилась она.

— Перерыв. Сегодня ночная смена. Решил дать себе право на булку с маком.

— Поздравляю. Живите на полную, — ответила Марта и уже собиралась идти, но он мягко встал рядом.

— Марта, — сказал он, вдруг без иронии. — Почему вы всё время как будто отгораживаетесь? Я ведь ничего такого не предлагаю. Просто... разговор.

Она остановилась. Посмотрела прямо — строго, ясно.

— Знаете, Никита... Вы симпатичный. Весёлый. Уверенный. Но я слышала, что вы — тот самый врач, который шутит со всеми медсестрами и забывает, как зовут ту, с кем пил кофе два дня назад. А я не про кофе. И не про шутки. Я — про серьёзно. А у вас это слово, боюсь, вызывает аллергию.

Он замолчал. Даже Дэни сел, будто почувствовал напряжение.

— Я просто хотел поблагодарить, — сказал он тише. — Вытащили — и ушли. А у меня ощущение, что я всё ещё в той воде.

Марта немного смягчилась.
— Тогда научитесь плавать, Никита. Это полезный навык. Особенно — когда вы один.

Он стоял и смотрел ей вслед, пока она не скрылась за углом. Ветер трепал его белую футболку. Кружка с надписью всё ещё стояла у неё на подоконнике. Значит — не совсем ушла. Просто не впустила. Пока.

Спасение №2

Воскресное утро было ясным, почти прозрачным. В парке пахло липой и свежей травой. Никита держал пятилетнюю Аню за руку — девочка шла, подпрыгивая, щебетала что-то про облака, в которых живут лошадки, и сжимала поводок от Дэни.

— Пап, а если Дэни станет драконом, он нас не съест? — спросила она серьёзно, глядя на лабрадора.

— Он съест только злых врачей. То есть, возможно, меня.

— Не-е, ты не злой, ты просто... громкий.

Они оба засмеялись.

И вдруг Дэни залаял, тянул поводок, как будто увидел привидение. Или… кого-то гораздо важнее.

Марта.

Она шла из магазина с бумажным пакетом. Волосы — собраны, как всегда, в строгий пучок, юбка, пиджак. На каблуках — в парк, в воскресенье. Как будто вся жизнь была расписанием.

— Мааар-таааа! — радостно залаял Дэни и бросился к ней.

Она едва успела перехватить пакет, как пёс ткнулся ей в бедро.

— Привет, — сказала она, не скрывая удивления. — Опять ты.

— Не я. Он, — Никита подошёл, ведя Аню. — Это... неожиданно. Мы с Аней на прогулке. Это моя дочка.

Марта опустила взгляд. Аня глядела на неё большими карими глазами.

— Здравствуйте, — сказала девочка. — Вы красивая. Как будто из сказки про училку.

— Спасибо, — ответила Марта, едва сдержав улыбку. — А ты, наверное, Аня?

— Ага. Мне пять. А папа говорит, что у него теперь два спасения. Первое — из воды. Второе — чай с бегемотом.

Марта снова посмотрела на Никиту. Он развёл руками, виновато улыбаясь.

— Она быстро всё схватывает, — пробормотал он.

Аня вдруг рванула с места — побежала за белым котом, что проскочил через кусты. Никита не успел схватить её за руку.

— Аня, стой! Там... — начал он.

И тут всё произошло за секунду: девочка споткнулась, шагнула мимо дорожки — прямо в сторону открытого люка, оставленного водопроводчиками.

Но не упала. Марта, отбросив сумку, схватила её за плечо и резко дёрнула назад. Аня пискнула, но устояла.

Никита подбежал через мгновение позже.
— Чёрт… — выдохнул он, поднимая дочку на руки. — Ты в порядке? Не ушиблась?

— Всё хорошо, — прошептала Аня, прильнув к нему. — Фея меня поймала.

Никита посмотрел на Марту. Она молча подняла сумку и снова поправила волосы, будто ничего не случилось.

— Второе спасение, — сказал он тихо. — Уже в пользу Ани. Вам придётся завести табличку. Марта: два. Никита: ноль.

— Я не считаю, — ответила она. — Я просто прохожу мимо, когда вы нуждаетесь в здравом смысле.

— Может, вы останетесь с нами? Только на пять минут. Аня будет рада. И я — честно говоря — тоже.

Марта помолчала. Смотрела на девочку, на пса, на Никиту. Потом медленно покачала головой.

— Нет, Никита. Это... не моё место.

Он хотел что-то сказать, но она уже повернулась. Уходила прочь по дорожке — прямая, собранная, как будто и не спасала сейчас чью-то маленькую жизнь.

Но Дэни всё равно побежал за ней, тихо скулил, остановился у её ноги. И Марта, не оборачиваясь, наклонилась и потрепала его по голове.

И пошла дальше.

 

Карма. Случайное сообщение

— "Ты веришь, что мы уже встречались раньше? Может, в другой жизни? Я, например, точно был пиратом. А ты — инквизитором. Приговор без шанса на помилование. :)" —
сообщение пришло от Никиты в половине одиннадцатого вечера.

Марта долго смотрела на экран, не отвечая. Потом положила телефон на стол, пошла на кухню, налила себе чаю. Ромашкового. Как всегда.

Когда вернулась, на экране уже мигало следующее:

— "Смотрел сегодня передачу про карму. Там говорят — если ты встречаешь кого-то, кто тебя бесит, привлекает, и пугает одновременно — это твой кармический узел. Завязанный в другой жизни. И развязать его можно только через… принятие. Или любовь."

Она чуть усмехнулась. Конечно. Любовь. Слово, которое у Никиты звучит, как цитата из рекламного ролика. Но в этой строчке было что-то странное. Он будто всерьёз. Или почти.

Она набрала короткий ответ.

— "Я иногда вижу сны. Будто я в других столетиях. Не город. Не я. Но чувства — мои."

Никита ответил почти сразу:

— "Ты серьёзно? Что именно ты видела?"

Марта задумалась. Пальцы зависли над экраном. Потом она всё же написала:

— "Один раз — будто я в монастыре. Стою на склоне, ветер, чёрное платье. Руки в крови. Я кого-то предала. И это чувство — будто кровь внутри тоже свернулась."

Никита не писал долго. Минут десять. Потом:

— "Слушай, это... жутко красиво. И немного страшно. Хочешь, я тебя развлеку? В прошлой жизни я, наверное, был жуком. Глупым, усатым, но очень настойчивым. Полз по столу к твоей книге. А ты — бац. Ладонью."

Марта улыбнулась — почти помимо воли.
— "Звучит как настоящее воспоминание."

— "Тогда по-честному: если вдруг я и правда тебя где-то предал… в той жизни… дай шанс искупить это хотя бы в этой. Давай кофе? Без мистики. Без шуточек. Просто кофе."

Она не ответила. Телефон молчал до утра.

Но на следующий день, проходя мимо зеркала в учительской, она вдруг подумала:
а если и правда была та жизнь? И если он — часть её долга? Или она — его?

Сны будут ждать. Как и он. И всё ещё слишком живой в памяти взгляд Ани, которую она держала за плечо у самого края.

 

 

Белый остров

Марта проснулась глубокой ночью — глаза открылись внезапно, будто кто-то позвал её по имени. В голове стояла чёткая, будто живая картинка: море, ослепительное солнце, ослепительно белые стены домов, утопающих в розах и лилиях. И девушка — босая, в лёгком платье, с длинными рыжими волосами, которые вились на ветру. Она стояла на склоне у самого края, словно ждала кого-то, кого давно не видела.

Марта взяла телефон. Напечатала, не думая:

— «Я снова видела тот остров. Всё было так ясно — белые дома, солнце в зените, и я... стою на краю. Или, может, не я. Но она — с моим лицом. И в руках у неё — орхидеи. Не знаю, почему, но мне кажется, это имеет значение.»

Никита ответил почти сразу:

— «Это ты. Точно ты. Если так видишь — значит, была там. Может, это место, где всё началось. Мы. Ты. Я. Орхидеи.»

Она долго не отвечала. Потом написала только:

— «Мне нужно побыть на земле. Вернуться в реальность.»

Никита не стал настаивать.

В пятницу он прислал короткое сообщение:

— «Аня зовёт тебя на свой концерт. Будет читать стихи. Очень хочет, чтобы ты пришла.»

Марта почти автоматически ответила: «Хорошо. Приду.»

 

Зал детского сада пах акварелью и ванильным печеньем. Аня в белом платье стояла у микрофона и, чуть волнуясь, начала:

— «Остров белый, солнце ясное,
Домик, небо и цветы.
Там, где море гладью красною
Шепчет сказки, как мечты…»

У Марты перехватило дыхание. Всё замкнулось. Всё совпало.

Море. Солнце. Белые стены. И девушка на склоне. Эллианна. Не просто сон, не просто игра воображения. Это было больше. Это было возвращение.

Её словно выдернули из реальности. Звук стихотворения исчез. Пространство стало стеклянным, гулким, как в воде. На мгновение она будто снова стояла на том берегу, а в руке — лепестки орхидей, прохладные и живые.

— Марта? — голос Никиты. Тихий, встревоженный.

Она моргнула. Всё вернулось.

— Прости. Я... задумалась.

— Кажется, ты не просто задумалась. Пойдём. Я отвезу тебя домой.

 

В машине она молчала. Он вёл осторожно, будто боялся спугнуть тишину.

— Я правда думал, ты в обморок упадёшь, — тихо сказал он, когда уже вошли в её подъезд.

— Нет. Просто... было ощущение, что время пересеклось. Как будто я одновременно была там и здесь. И будто всё это — не сон.

Он вздохнул. Хотел что-то сказать, но замолчал.

— Спасибо, Никита, — сказала она, стоя в проёме.

Он кивнул. И, уходя, добавил:

— Я не знаю, кем ты была в той жизни, Марта. Но кем бы ты ни была — я рад, что ты здесь. Сейчас.

 

 

Имя ветра

В выходной день Марта сидела у ноутбука, завернувшись в плед, с чашкой кофе, давно остывшего. Пальцы машинально перебирали клавиши, но в её голове уже давно звучало нечто иное: Санторини… Эллина… Аннабель…

В поисковой строке — десятки вкладок: «Санторини. История. Мифы». «Эллины. Этимология». «Греческие острова. До нашей эры». Она перечитывала тексты, словно расшифровывала письма самой себе, отправленные сквозь столетия.

Эллианна… Эллина… — имя вдруг зазвучало древней, как пыльный папирус, но и близкой, как запах свежего мела на доске в её школьном классе. Она всегда любила историю — не даты, а тайну. Лиц, событий, поступков. А теперь казалось, что это не просто интерес. Это зов.

Имя «Анна» вспыхнуло в её голове особенно резко. Она посмотрела на фотографию Ани, подаренную Никитой. Девочка улыбалась так же, как женщина в одном из её снов — женщина в длинной синей тунике, с глазами, полными боли.

— Аннабель, — прошептала Марта. — Моя мать…

 

— Ты слишком глубоко в это погружаешься, — сказал Никита, когда они вечером сидели у него на кухне. Дэни спал у их ног, посапывая, как старый дед.

— А как иначе? Это не фантазия. У меня куски жизней в голове. Я помню запах розового ладана. Помню, как шелестит ткань на ступенях храма. Это не просто воображение, Никита.

Он внимательно посмотрел на неё.

— Я хочу, чтобы ты встретилась с Юлией. Она мой хороший друг. Психотерапевт. Очень чуткий человек. И… — он замялся, — она работает с регрессивным гипнозом. Может быть, это поможет тебе понять, что с тобой происходит.

 

Юлия оказалась женщиной лет сорока, в тёмно-зелёной рубашке, с короткой стрижкой и взглядом, в котором было что-то успокаивающее и тёплое, как шерстяной шарф.

— Мы не всегда выбираем, когда к нам приходит память, — сказала она, выслушав Марту. — Иногда она находит нас сама. Особенно если душа готова. А ваши сны — это уже не просто образы. Это, возможно, воспоминания.

— Вы думаете, я… правда была там? — спросила Марта, сдерживая дрожь.

— Я думаю, ты можешь это выяснить. Регрессивный гипноз — не магия. Это работа памяти, глубже обычного уровня сознания. Иногда мы возвращаемся туда, где были. Иногда — туда, где не успели что-то закончить.

Марта смотрела в окно кабинета, где между домами был виден кусочек неба, бледно-голубой, как в её сне. Она кивнула.

— Я хочу попробовать.

Юлия чуть улыбнулась.

— Тогда береги себя. Иногда то, что мы находим — не только красота. Но и боль.

На обратной дороге Никита молчал. Потом сказал, с непривычной серьёзностью:

— Мне кажется, ты была кем-то очень сильным. Кем-то, кто умел любить… до конца.

Марта не ответила. Она смотрела вперёд — как будто видела белый остров уже не внутри себя, а где-то за горизонтом. И знала: он её ждёт.

 

Имя, пришедшее из тьмы

В понедельник всё шло своим чередом. Школа, как всегда, гудела голосами, скрипами стульев, запахом свежей краски и немного — мела. Марта шла по коридору быстро, в своей светлой блузке, с пучком волос, подтянутой и собранной, как всегда. Её лицо — спокойное, но в глазах всё чаще проступало что-то тревожное, будто внутренний шторм.

— Марта Александровна, — догнала её коллега. — К вам сегодня в шестой класс переводной. Мама на комиссии была, вроде из другого города. Мальчик тихий, но умный.

— Как зовут? — спросила она, уже чуть предчувствуя странность.

— Мирон.

Марта замерла. Одно короткое слово ударило в грудь, как колокол. Она медленно подняла взгляд. В голове вспыхнули два образа: Лок — в чёрной мантии, с ледяными глазами. Мирон — на коленях, сгорбленный, с раной на щеке и кровью на ладонях.

Сердце отстучало лишний удар.

 

Он сидел за третьей партой у окна. Худенький, светловолосый, с прямой спиной и внимательным взглядом. Весь вид — обычного мальчишки. Только глаза... зелёные, слишком взрослые, слишком глубокие для его возраста.

— Мирон… — повторила она, когда перекличка дошла до него.

Он посмотрел на неё и кивнул. И в этом коротком взгляде Марта ощутила — не узнала, нет, но почти почувствовала, что знает его. Не как ученика. Не как ребёнка. Глубже.

Он посмотрел на неё немного растерянно — и словно хотел что-то сказать. Но промолчал.

Вечером она набрала Никите:

— Сегодня в мой класс пришёл мальчик. Мирон.

— Серьёзно? — Никита чуть смутился. — Прямо так?

— Да. И… его глаза. Они... будто помнят меня.

Он задумался. А потом сказал:

— Ты не хочешь сделать сессию с Юлией? Она говорила, что память иногда возвращается через живых людей. Через тех, кто несёт отпечаток прошлого.

Марта сидела у себя в комнате, глядя в темноту за окном, где не было видно ничего, кроме слабого света фонаря. И шёпотом произнесла:

— Если он — тот самый Мирон… я должна узнать правду. Даже если она мне не понравится.

Свет сквозь время

— Дыши ровно… спокойно… Я рядом, — шептала Юля, её голос был, как шелест крыльев где-то далеко, как ветер, скользящий по воде.
Марта лежала на кушетке, закрыв глаза. В комнате пахло лавандой, и только тиканье часов нарушало тишину.

— Представь свет. Он ведёт тебя…Спускайся по ступенькам вниз — Юля медленно вела её вглубь. — Где ты?

— Белый остров… — шепчет Марта. — Солнце. Волны. Я в белом платье… Рядом женщина. Она… я. Но не я. Меня зовут… Эллианна.

— Ты видишь кого-то ещё?

— Да. Он стоит на берегу. В тени скал. Чёрный плащ. И имя… Мирон. Но он был… другим. Тем, кто пришёл из тьмы. Ему велели разрушить, а он — полюбил.

Слёзы тихо скатились по щекам.

— Он предал свой Орден. Ради меня. Ради любви….

— А теперь?

Марта выдохнула.

— Теперь он просто ребёнок. Маленький мальчик. Его зовут Мирон. Он любит историю. Он хороший. Он чистый. Всё по-другому...

Юля молча сжала ей руку. Сеанс завершился.

Через неделю Марта уже сидела за чаем в квартире мамы Мирона. Простая, светлая кухня, запах ванили и яблочного пирога. Мама Мирона — Ольга — тихая, с мягкими руками, глаза немного усталые, но добрые.

— Он с детства такой, — улыбнулась она. — Всё про историю спрашивает. То про Египет, то про рыцарей. А бабушка его учит не врать, не злиться. Говорит: “Тот, кто помнит свет — никогда не заблудится”.

Бабушка Тамара вышла с балкона, улыбаясь:

— Он у нас особенный. И вас он тоже сразу принял. Говорит: “Марта Александровна — как будто откуда-то знакома”.

Марта улыбнулась, хотя сердце дрогнуло.

На школьном концерте зал был полон: родители, дети, шуршание бумажных костюмов. Никита пришёл с Анечкой и Дэни. Пёс радостно метался, Аня — в светлом платьице — обнимала Марту, как свою родную.

— А где твой жених? — с улыбкой спросила Марта.

— Он там! — радостно указала Аня. — Мирон! Он мой! Мы потом поженимся, когда мне будет шесть!

Мирон стоял у сцены, краснея. Но когда Марта посмотрела на него, он вдруг стал очень серьёзным. Он смотрел так, будто помнил что-то важное. Что-то, за пределами этой жизни.

И вдруг сказал:

— У вас добрые глаза. Как у неё. Из сна.

Марта замерла. Он не мог знать. Не мог помнить. И всё же — знал. Помнил.

Она села на край сцены. Где-то рядом смеялась Анечка, громко хлопали родители, на заднем фоне звучал детский оркестр. А в её сердце — тихо и ясно — зажигался свет. Как будто круг замкнулся. И жизнь снова пошла по новому кругу.

Вечер, когда стены опустились

Они сидели у окна в его квартире. Неожиданно — без планов, без сценария. Просто так сложилось. Он настоял:
— Тебе нужно выдохнуть. Хватит быть стражем чужих судеб. Сегодня — просто чай. Просто я. Просто ты.

На плите что-то булькало. На полу дремал Дэни, положив морду на лапы, словно сторож. Аня у бабушки. Тишина не гнетущая — тихая, домашняя. Марта держала чашку обеими руками — как якорь.

— Твоя Юля — ведьма, — сказала она вдруг, без упрёка. — Я говорю ей пару фраз — а она уже знает, что я чувствую.

— Поэтому ты ей и понравилась, — усмехнулся Никита, усевшись рядом. — Ведьмы ведь друг друга чу́ют. А ты думаешь, ты кто?

— Учитель истории, — сухо ответила она. Но в уголках губ дрогнула улыбка. Усталая. Живая.

Он подался вперёд.

— Ты изменилась, Марта. С того дня, у озера.

— У меня просто суше волосы теперь, — отрезала она. Но глаза выдали: она помнит тот день. Всё помнит.

— Я ведь сначала думал, что ты — холодная. Лёд. Правила, дисциплина, пиджак с иголочки.
— А я думала, что ты — балагур с комплексом героя и нездоровым интересом к медсестрам, — парировала она.

Он рассмеялся. И потом, чуть тише:

— Возможно, это всё ещё правда. Но я не думал, что ты влюбишь меня в свою неприступность. Это почти обидно.

— Я тебя не влюбляла.

— Вот именно, — сказал он, — и это самое странное.

Марта отвела взгляд в окно. За стеклом вечер постепенно тлел в сиреневый дым. Словно вечер тоже устал держать форму.

— Мне иногда кажется, что ты ревнуешь, — сказала она. — К Мирону. К моей... прежней жизни. К вещам, которые не подвластны тебе.

— Кажется? — Никита вздохнул. — Я точно ревную. Этот мальчишка — светлый, прямой, как меч. Он ещё не запутался. Не совершал глупостей. Он тебя слушает, верит тебе. Он не колет в тебя своими шутками, не смотрит на других. Он — чистый лист. А я — уже исписанный.

— Но ты живой. — Она вдруг повернулась к нему. Голос был хрипловатым. — Настоящий. Ты меня бесишь. И спас. И снова бесишь. А потом — снова спасаешь. Это хуже, чем прошлые жизни. Это настоящее.

Они замолчали. Его рука медленно легла на её ладонь. Не с напором — с вопросом. Она не отдёрнула.

— Марта, — тихо, совсем не как обычно, — я не знаю, кем ты была в прошлом. Но если есть шанс искупить хоть часть своего настоящего... я хочу быть рядом. Пока ты позволяешь.

Она кивнула. Один раз. Этого было достаточно.

И за окном, в ту самую минуту, вдруг вспыхнула звезда. Маленькая, но яркая. Как знак, который никто не просил, но получил.

Белый остров, отражённый в озере

Вечер держался на грани магии — почти как в сне. Тёплый ветер рябил поверхность воды, и озеро казалось не озером, а зеркалом — в нём отражались не только облака и свет фонарей, но и что-то из другого времени. Что-то из неё самой.

Марта появилась неожиданно. Он стоял у столика, оборачиваясь, проверяя часы, делая вид, что не волнуется. И вдруг — она.

Длинное голубое платье слегка колыхалось на ветру, волосы свободно струились по плечам, а шпильки звонко касались деревянного настила. Никакого пиджака. Ни тени былой строгости. Только она — настоящая.

Никита не сразу понял, что сказать. Его привычные шутки почему-то исчезли. Осталась тишина, в которой билось сердце.

— Прости, что без указки и журнала, — сказала она, подходя ближе.

Он рассмеялся, но голос всё ещё дрожал.

— Ты просто... не из этой эпохи.

— Это про платье? — прищурилась она.

— Это про тебя. Ты будто сошла со страниц чего-то древнего. Эллинка, правда.

Она опустилась в кресло, чуть откинулась назад. В глазах был вечер, озеро и намёк на прошлую жизнь.

— Я думала, ты не придёшь, — сказала она тихо.

— А я думал, ты снова сбежишь в свою крепость. Но ты здесь. И я здесь.

Он сел напротив. Свет от лампы падал на его лицо. Он был в джинсах и голубой рубашке — почти строго, почти просто. Его волосы чуть растрепал ветер, а глаза… Глаза смотрели так, будто он знал её всю жизнь. И не только эту.

— Я всё ещё боюсь, — призналась она вдруг. — Не тебя. Себя рядом с тобой.

— Я тебе обещаю, — сказал он тихо, — если ты позволишь мне быть рядом, я выучу наизусть всю историю — не только твою, а всего человечества. Со всеми революциями, орденами, богами и жрицами.

Она рассмеялась. Не громко. Но звонко.

— И обязательно поедем на Санторини, — добавил он. — На твой белый остров. Я хочу его увидеть. Твоими глазами.

Озеро вспыхнуло отражением фонарей. Или это звезда всплыла над горизонтом. Или имя Эллианна тихо прозвучало в глубине воды — и озеро ответило.

— Ты знаешь, Никита, — прошептала она, — если бы в моей прошлой жизни Мирон выглядел так, я бы, может быть, не убежала в Свет.

Он наклонился ближе.

— А если я — его продолжение?

Она не ответила. Только посмотрела. Глубоко. До тех частей его души, которые он обычно прятал.

Музыка играла в кафе тихо. Озеро дышало. И впервые за долгое время она почувствовала: можно не убегать. Можно просто быть.

 

Белый остров Эллианны

Санторини встречал их солнцем и ветром, белыми домами, карабкающимися по склонам, и лазурным морем, которое, казалось, пело.

Марта почти не говорила всю дорогу. Она смотрела в окно, будто слушала зов, понятный только ей. Никита не мешал — только держал её за руку, время от времени сжимая её пальцы, как якорь.

И вот они здесь. Раннее утро. Почти безлюдный берег. Волны мягко накатываются, а Марта идёт — быстро, решительно, как будто её ждут. Никита едва поспевает за ней.

— Ты куда? — с улыбкой спрашивает он.

Она не отвечает. Только оглядывается на миг, и в её глазах — свет. Яркий, живой. Как у девочки, нашедшей давно потерянную игрушку. Или у женщины, которая наконец пришла домой.

Они поднимаются на утёс. Каменная тропа ведёт вверх, сквозь бело-голубую тишину острова. И вдруг — вершина. Обрыв. Внизу блестит море, безбрежное, как память.

Марта останавливается, закрывает глаза… и тихо произносит:

— Эллианна.

Ветер поднимается, внезапный, тёплый, как прикосновение. Он развевает её волосы, платье, и кажется — обнимает. Ответ. Признание. Приветствие.

— Ты здесь, — шепчет она. — Я знаю.

Никита молчит. Он стоит позади, затаив дыхание. Но в этот момент он чувствует: теперь он часть её пути. Не просто случайный спутник. Не исследователь чужой души. Он тот, кто должен был быть рядом.

Она оборачивается к нему. Медленно. Словно увидела впервые. И всё равно улыбается так, как будто знала всегда.

— Спасибо, что пошёл со мной, — говорит она.

— Я бы пошёл за тобой даже в прошлую жизнь, — отвечает он тихо.

Она смеётся, как будто из неё выдохнули весь страх. Подходит ближе. Их лица почти рядом.

— Я не жрица. Я просто женщина, — говорит она.

— А я не герой. Просто твой, — говорит он.

И целует её. Не страстно, не торопливо — а будто знал этот поцелуй тысячу лет. С бережностью того, кто нашёл утраченное. С нежностью того, кто помнит даже то, чего не было.

Марта обнимает его, прижимается к нему, вдыхает воздух с привкусом соли и древнего света.

А внизу море всё поёт. О белом острове. О женщине по имени Эллианна. О том, как иногда прошлое ведёт нас туда, где можно начать всё сначала — но с теми, кого сердце помнит навсегда.