Зеркало Пятой. Начало времен, ч 2

 

Встреча Миры и Кира

Тусклый свет звёзд едва пробивался сквозь черные ветви, когда Мира ступила на поле битвы, опалённое огнём и кровью. Вокруг горели остатки деревень, и вой раненых разрывал ночь. Она шла с холодной решимостью — разрушать, уничтожать, доказывать свою силу.

Но среди теней появился он — Кир. Они не виделись давно. После того, как она спровоцировала его, почти заставила влюбиться в смертную, он надолго исчез. Но битва со светлыми соединила их на поле брани. Сейчас его глаза были налиты ледяным гневом, а губы искривлены в презрительной усмешке.

— Ты здесь, — прошипел он, голос дрожал от скрытой боли. — Разрушить мой мир  — легко. Но ты все равно слабая…

Мира отвернулась, сдерживая жар в груди, который она не могла себе позволить показать.

— Я не слабая, — холодно сказала она. — Я сильнее, чем ты думаешь.

Он приблизился, и в его взгляде мелькнуло нечто большее, чем ненависть.

— Ты предала меня, — сказал он тихо, но в каждом слове звучал упрёк, как шипы. — Влюбила в смертную. Ты — оболочка обмана.

— А ты? — резко перебила она. — Ты же хочешь меня убить….

Мгновение тишины.

И вдруг её рука вздрогнула — она ожидала удара, но его пальцы мягко коснулись её плеча.

— Ты... — прошептал он. — Почему ты не сражаешься?

Сердце Миры забилось чаще, и впервые за долгие годы она почувствовала, что тянется к нему, к тому, кого должна была ненавидеть.

— Потому что боюсь — не тебя, — тихо ответила она, — а самой себя.

Кир отступил, глаза потемнели.

— Тогда мы оба слабы, — произнёс он, — и это делает нас опасными.

Ночь поглотила их молчание, обещая новую войну — не с врагами, а с самими собой.

 

Разлом. И новый след.

После встречи Кир снова исчез, растворившись в тенях, как призрак собственной ярости. Он не обернулся. И Мира не позвала его.

Они были сущностями, они не должны были чувствовать. Им нельзя было. И всё же они чувствовали — значит, грешили.

Пора остыть. Забыть. Закрыть всё в себе — глубоко, как запечатанные зеркала, — думала Мира, погружаясь в свою ледяную твердыню, где под ногами шипели змеи заклятий, а по стенам ползли обрывки мыслей о нём.

Но одиночество длилось недолго.

В один из туманных дней, когда она гуляла по краю Горящей рощи, с неба упала тень. Из неё вышел он — с ленивой грацией, лёгкой походкой и слишком светлыми глазами, чтобы быть чистым.

— Мира, Мира, Мира… — протянул он, ухмыляясь, как кот, нашедший дверь, что его не ждала. — Слышал, ты снова одна. Печально. Даже великим сущностям нужен кто-то... для развлечения.

Она медленно повернулась. Перед ней стоял блондин в зеленом плаще,  красавец с голубыми глазами. Его волосы блестели, как свежее золото. Он был красив настолько, что это раздражало.

— Алех, — процедила она. — Ты всё ещё жив?

— Мяу, конечно. Умереть — слишком банально.
И слишком неудобно, если быть честным, — подумал он про себя.

Он поклонился ей, изогнувшись, как гибкий кот, и появился рядом уже в облике чёрной пантеры, которая потёрлась о её ногу, мурлыча:

— Уверен, тебе не хватает… хорошего спутника.

Она подняла бровь, но не отступила.

— Кошачьи — не в моём вкусе.

— Потому что ты ещё не пробовала настоящих, — подмигнул он, снова обретая человеческую форму. На его пальцах вспыхнули искры, а в воздухе повис сладкий запах трав и огня. — Я слышал, ты стала любимицей Лукреции. А я — её… хм… фаворит. Мы могли бы… делить силу.

Мира прищурилась.

Он флиртует. Он маг. Он знает деревенскую магию — ту, что вползает в кости, как ласка. И он опасен. Но не глуп. Играет. И, может быть, мне стоит сыграть в ответ.

— Разве кошки не любят играть с тем, что может их сожрать?

— Мы просто хотим, чтобы вы поверили, будто у вас есть шанс, — прошептал он впритык, наклонившись к её уху.

Она усмехнулась, отступая, но в глазах блеснул огонёк — совсем не боевой.

— Тогда не царапайся, принц. Я ношу яд под ногтями.

— О, я обожаю женщин с ядом, — шепнул он. — Я ведь сам — одна большая опасность, завернутая в мех.

И исчез, как исчезают кошки — без предупреждения, без следа. Но с обещанием: он вернётся.

Озеро, отражающее больше, чем нужно

Кир стоял у края Хрустального озера. Его гладь была тиха, как смерть, но отражала всё — даже то, что не следовало видеть.

Он не искал её. Он просто смотрел — как всегда. Но увидел.

Мира. И Алех.

Кир не удивился. Алех всегда умел оборачиваться в нужную форму. Кошка, соблазнитель, жрец с улыбкой, от которой смертные забывали имена. Он соблазнил десятки девушек, жен жрецов, даже одного из хранителей. В этом не было ничего нового.

Но Мира…

Почему ты с ним? Зачем?

Они не прикасались. Но стояли слишком близко. Говорили слишком медленно. Слишком внимательно.

Мира не опустила взгляд, не взвыла, не превратила его в прах — она слушала. Слушала Алеха.

Кир сжал кулаки.

Он был ниже по рангу. Алех — жрец, один из доверенных Лукреции. Красавчик с мягкой властью и девичьими поцелуями на мантии. Кир не мог сказать ни слова. Не мог вмешаться. Это было бы неуместно. Опасно. Смешно.

И всё же он стоял, как проклятый, у этого проклятого озера, и смотрел.

Сущности не должны чувствовать. Не должны общаться с кем попало. Мы не касаемся смертных, не касаемся котов, не касаемся друг друга без причины. Это закон. Это защита.

Но внутри него что-то царапнуло. Ревность — то, что было запрещено даже думать.

Неужели ты с ним? После всего? После того, как сделала меня уязвимым? Ты — Мира, дочь Тьмы, носительница разрушения. А ведёшь себя… как женщина. Как смертная. Как та, кого можно завоевать.

Кир выпрямился. Отражение на озере дрогнуло. Он не позволил себе ни жеста, ни слова.

Только холодный голос в голове:

Хорошо. Пусть играет с котами. Пусть забывает, кем была. Я не забуду. Я стану сильнее. Молча.

Он исчез в тени, но даже там его сердце пульсировало неправильно. Впервые за долгие столетия.

Сцена в Сером Зале. Алех, Кир и немного яда

Серый Зал — место, где встречались сущности и жрецы без оружия и без масок. Только самые отчаянные приходили туда без плана.

Алех сидел на парапете, болтая ногой над пустотой. Ветер разносил запах можжевельника, шерсти и магии. Он заметил, как Кир вошёл — с вечной тенью на лице, сдержанный, как всегда. Молча. Мрачно. Сильно.

Алех улыбнулся. О, как же ты не умеешь скрывать то, что должен прятать.
Он спрыгнул ловко, плавно — грациозный, как дикий кот. И оказался рядом прежде, чем Кир успел отвернуться.

— Кир, Кир, Кир… — протянул он. — Ты выглядишь так, будто проглотил кусок льда.

— И что?

— Просто интересно. Увидел что-то… неприятное в отражении озера?
А может… кого-то?

Кир не ответил. В его взгляде застыло что-то похожее на предостережение. Алех хмыкнул, почесав затылок.

— Я ведь понимаю тебя. Эта Мира… она редкая. Умна, опасна. Почти как я, только без хвоста.
Знаешь, я восхищаюсь ею. Почти так же, как когда-то Андромедой.

Имя отозвалось в воздухе эхом. Андромеда — холодная звезда верхушки. Красавица с голосом заката. Когда-то Алех преследовал её недели, превращался в кошку, в рысь, в воздух. А она смотрела только на Кахолонга — вечно занятого мудреца в очках, которому до чувств не было дела.

— Иногда... — продолжал Алех, как бы невзначай, — даже бессмертные совершают глупости.
Влюбляются. Или почти. Например, в смертных.
Как ты думаешь, почему?
Потому что смертные не держат дистанцию? Или потому что... заставляют нас чувствовать?

Он склонил голову к плечу, прищурился, заглядывая  Киру прямо под кожу.

Кир молчал. Но мышцы на его шее дрогнули. Этого Алеху было достаточно.

— О, не злись, тьма моя. Я не забираю твою ведьму. Просто… наблюдаю. Игру. И, если честно, — он подался вперёд, почти касаясь лбом его виска, — я надеюсь, что ты сломаешься.
Потому что сущность, что влюбляется, — самая вкусная игрушка для всех нас.

Кир резко отстранился, но Алех уже отступал, снова ленивый, снова мурлыкающий:

— Увидимся, Кир. У озера. Или… в твоей зависти.

Он исчез, растворившись в тени, оставив за собой лёгкий аромат котовника и серы. Кир остался стоять в одиночестве.

Он знал. Он видел. И он наслаждается этим. Как и Мира... может быть?

Кир не сдержал внутренний взрыв. Сила внутри грохнула по стенам. В Сером Зале вспыхнуло зеркало и тут же треснуло от его взгляда.

 

 

Мира. Комната из черного обсидиана

Она сидела у зеркала, играя с камешком на тонкой цепочке. Камень пульсировал. Он всегда реагировал на сильные выбросы энергии. Особенно от тех, кто был связан с ней хоть чем-то… когда-то.

Пульсация стала чаще. Горячее.
Она знала, что это был он. Кир.
Он видел. Мира улыбнулась. Тихо. Удовлетворённо. Он ревнует. Пусть и не признается — даже самому себе. Пусть будет холодным, гордым, "чистым" от человеческого. Он ревнует. И это значит, что её игра — работает.

— Не думала, что ты и правда проглотишь наживку, — прошептала она зеркалу. — Хотя, ты всегда был слишком прямолинеен, Кир. Даже когда скрывался за тенью.

Она вспомнила, как он стоял, не двигаясь, у озера. Как его глаза мерцали — не гневом, нет — болью.
Настоящей. Живой. Почти… человеческой.

И вдруг внутри — вспышка тревоги.

А если я увлеклась?

Сама мысль раздражала.
Она была Мира. Сущность разрушения, дочь Тьмы. Манипуляция — её инструмент. Эмоции других — её игрушки.

Но почему этот всплеск в ней самой? Почему сердце, если его и не должно быть, на мгновение дрогнуло, когда его отражение треснуло в зеркале?

Он нужен мне. Как доказательство. Как слабость, которую я показала. Я же не для себя это делала, нет. Это был план. Политический ход. Подрыв внутреннего строя. Всё рационально. Всё контролируемо.

— Всё под контролем, — произнесла она вслух.

Но камень в руке стал обжигать. Как будто знал, что она врёт.

Кир уходит в тишину и кинжал

Кир ступал по горячему песку оазисов, растворяясь в безмолвии. В руках — кинжал, холодный и живой одновременно. Лезвие играло светом, как будто внутри заключён был пульс времени. Он не хотел думать ни о ком, кроме себя. Его разум погружался в бесконечную спираль вопросов: сущность он или человек? Где граница? Где сила? Где слабость?

Он опустился на камень и вложил кинжал в ладонь — исцеляющий холод и одновременно вызов ярости. Внезапно, внутри вспыхнули образы — не свои, а чужие, далёкие, словно отражённые в зыбком зеркале.

Мира и её зеркало будущего

Вдали, в высокой башне из чёрного обсидиана, Мира стояла перед огромным зеркалом, тонко вибрирующим в полумраке. Она вглядывалась в его глубины, и там раскрывались её будущие жизни — лица и имена, что значили для неё всё и ничего.

Эллианна — нежная песня ветра и воды, рыжеволосая, с глазами, что сияют, как звёзды. Мира видела, как та поёт волнам, и чувствовала в этом зов к свету.

Лея — дитя огня и зеркал, чья душа пульсирует силой и тайной. Девочка с горячими глазами и горячим сердцем, тянущаяся к миру, который ещё не готов принять её.

Марта — тихая тень, память и надежда. Она была последней искрой, последним звеном в цепи. Мира знала — эта жизнь будет тяжёлой, но важной. Хотя, все может стать иначе…

Мира сжала пальцы, глядя в зеркало. Внутри всё бурлило — эмоции, страхи, надежды. Её голос был едва слышен:

—Это моя судьба? Или проклятие?
—Мне нужен Кир, или мне нужна власть?
—Или всё это — одна большая игра... и я — всего лишь пешка?

Разные пути, одно настоящее

Кир сидел далеко, погружённый в холодные мысли и кинжал. Мира смотрела в будущее и не могла решить, что важнее — чувство, что тянет к Киру, или сила, что требует от неё быть холодной и беспощадной.

Они были разделены километрами и миром, но связаны нитью, что пронзала века и жизни.

Поле боя — где судьба и кровь сплелись в узор

Вечернее небо, раскалённое багровым светом заката, затянуто тучами дыма и пыли. Сотни врагов наступали, холодя кости и пульс, безжалостно и свирепо.

Мира подняла руку, на её запястье сверкал спиральный браслет — древний артефакт, наполненный ядом теней. Взмах — и клубы зелёного яда устремились вперёд, словно живая змея. Тысячи врагов схватились за горло, упали, заглушённые ядовитым дыханием браслета.

В тени сражался Кир. В его руке — двойной кинжал, сверкающий холодом и магией снов. Он ударял и касался врагов лезвием — одни засыпали мгновенно, погружённые в глубокий сон, другие пробуждались в ужасе, чтобы тут же быть разорванными на части. Его движения были быстры, как вспышки молний — беспощадны и точны.

Их взгляды встретились — короткий, но полный понимания миг. Они — одно целое.

Когда враги попытались окружить их с флангов, Мира сделала ещё один взмах браслета, и яд прорвал вражеские ряды, открывая путь для Кира.

Кир скользнул вперёд, его кинжалы в танце смерти безжалостно и аккуратно разрывали всех, кто стоял на их пути.

В этой битве, среди огня, крови и пыли, они были не просто союзниками — они были единой силой, где слабость одного компенсировалась мощью другого.

И даже когда усталость начинала точить тело, их сердца били в унисон, наполняя друг друга новой энергией.

После битвы

Ночь наступила стремительно, сжимая поле в чернильную тишину. Только искры на тлеющих щитах и обугленных ветках освещали силуэты двух фигур, стоящих спина к спине.

Кир вытер кровь с лезвия и только тогда посмотрел на неё. Мира медленно подошла, без слов. Она не улыбалась — но её глаза, обычно острые, как сталь, сегодня были мягкими. Почти тёплыми.

Он хотел отвернуться. Сказать что-нибудь колкое. Исчезнуть в песках, как всегда.

Но она дотронулась до его руки. Лёгкое прикосновение — будто ветер, но в нём была сила, которая сбивала дыхание.

—Ты спас меня, — сказала она просто.
—Ты могла справиться сама, — буркнул он.
— Не хотела, — ответила она и сделала шаг ближе. — В этот раз... хотела быть с тобой.

Кир ощутил, как внутри всё сдвинулось. Что-то шевельнулось глубоко, за масками, за ролью сущности. Он не знал, что с этим делать. Он злился. На неё. На себя. На то, что чувствовал.

— Это ошибка, — выдохнул он, но не отошёл.
— Возможно, — кивнула Мира. — Но мне нравится играть с огнём.

Она потянулась к нему, и он позволил — впервые. Их лбы почти соприкоснулись, дыхание стало одним. Это не был поцелуй. Это было признание. Без слов. Без клятв.

Он смотрел в её лицо, и впервые не видел перед собой только интригу или соперницу. Он видел душу, пусть и искажённую веками власти и тьмы. Она видела в нём — не оружие, не гнев, не преданность, а мужчину. Сломанного, красивого в своей ярости. Живого.

На миг, между отблесками углей, в их сердцах поселилось нечто пугающее: нежность.

Оазис. Последняя граница

Они долго шли молча. Ветви финиковых пальм шептались над головой, вода тихо звенела в каменном ложе. Всё было неправильно. В этом месте не должно было быть страсти. Ни для неё. Ни для него.

Но они стояли рядом. В тени высоких деревьев. Среди пыльной тишины, пронзённой каплями света луны. Две сущности, познавшие боль, власть, бессмертие. И вдруг — остановившиеся.

Кир смотрел на неё — не как на равную, не как на врага. Как на женщину, в чьём взгляде была бездна. Не угроза — нет. Признание.

Мира подошла ближе, без оружия, без маски. Одежда её всё ещё хранила запах яда и крови, но в ней не было угрозы. Он не отпрянул.

— Мы нарушаем всё, — тихо сказал он.
— Всё уже нарушено, — ответила она. — Мы не в законах. Мы — за их пределами.

Он коснулся её губ — впервые. Не смело, не неуверенно. Словно это было предначертано. Как будто он делал это в каждой из их жизней, а теперь просто вспомнил.

Она ответила без колебаний. В этом поцелуе не было нежности, но в нём было освобождение. Боль и жажда, смешанные в один момент.

Он обнял её, уткнувшись в её плечо, и на мгновение мир исчез. Оазис стал единственной реальностью. Пальмы, горячий песок, вода, её кожа — как последняя истина. Его руки дрожали. А её — были уверенными.

Они слились в темноте, под звёздами, чьё мерцание не осуждало. Он знал, что это конец. Их найдут. Их сотрут. Их предадут.

Но впервые он не хотел бороться. Он не был больше сущностью. Не был оружием. Он был просто Кир.
А она — просто Мира. И этого было достаточно.

Исчезновение

Утро в оазисе было странно тихим. Воздух не дрожал от жара. Птицы не пели. Всё словно затаилось. Вода в озере была гладкой, как зеркало. Ни ряби, ни отражения.

На берегу лежали два предмета: спиральный браслет из яда и двойной кинжал, чьи лезвия несли сон и смерть. Чуждые, как будто брошенные случайно. Но каждый, кто видел их, понимал — это было прощание.

Миры и Кира больше не было.

Не было вспышек, не было криков. Они просто исчезли. Растворились, как тени на границе света. Их не уничтожили. Их не изгнали. Они сами ушли. Туда, куда Алый Круг не дотягивал когтей.

Ходили слухи

Говорили, что их раскололи на частички и разбросали по мирам — чтобы никогда больше не встретились. Чтобы были разделены жизнями, эпохами, телами.

Но кто-то верил в другое: что они будут находить друг друга снова и снова. В других именах. В других взглядах. В чужих руках, ищущих знакомое прикосновение.

А браслет и кинжал остались на дне озера. Ушли в глубину, как память. Артефакты, которые будут найдены спустя века. Теми, кто снова начнёт путь. Теми, в ком пробудится то, что не смогли убить.

Мысли Аякса

Он смотрел на озеро с вершины чёрного холма. Свет не касался его лица, и всё же глаза Аякса сияли — не светом, а знанием.

Браслета больше не было. Кинжала — тоже. Только круг воды, без движения, будто сама тьма держала дыхание.

Он усмехнулся.

— Ну вот, — тихо произнёс он. — Очередные.

Ветер тронул кромку его мантии, как будто хотел возразить. Но Аякс уже знал всё. Он всегда знал.

— За что я люблю свою вечную жизнь? — проговорил он, глядя, как в воде мелькает чья-то тень — то ли прошлое, то ли будущее. — За то, что вижу истории. Одну за другой. И как ни пытайся выжечь, стереть, пересобрать... всё равно всё ведёт туда же.

Он прищурился, и в голосе мелькнула нежность, спрятанная под слоями вековой усталости:

— Всё равно приходит любовь.

Молча постоял. Потом развернулся и ушёл — туда, где собирался новый Совет, где кипели интриги, где думали, что контролируют реальность.

Он знал: никто не управляет чувствами. Даже среди сущностей. Особенно среди них.

И это — единственное, что делало бессмертие невыносимым… и прекрасным.

Возвращение. Род Арриванов

Глубоко в горах, над рекой, что хранила блеск золотого песка, стоял старый дом Арриванов — гордых, упрямых, вечно воюющих с землёй и покоряющих её драгоценности.

Они были золотоискателями, богачами, с купленной славой и тяжёлой кровью. Их род был древним, хоть и не знал этого. В нём жило проклятие удачи и дар распознавать ценное с одного взгляда.

И вот, спустя века, в семье родился мальчик. Он был долгожданным. Несколькими поколениями рождались только девочки — сильные, умные, но без той искры, о которой шептались бабки во сне.
А этот — появился в полнолуние. С плачем, похожим на голос птицы. С зелёными глазами, как лес перед бурей. С чёрными волосами, что спадали на лоб, будто тень прошлого. Его назвали Лок.
Имя пришло матери во сне. Имя — и лёгкий страх.

Он рос тихим, но странно наблюдательным. Любил зеркала и воду. Однажды, в три года, он посмотрел в лужу и сказал:

— Она придёт. Я помню её глаза.

Никто не придал значения.

А Аякс — где-то, далеко за пределами мира, улыбнулся.

— Началось…