Вера и тайна чисел Часть 17

Историю своей жизни он продолжил и в этот вечер.

Леонардо рассказывал Вере о том, чего не мог забыть даже теперь, когда столетия отделяли его от человеческого облика. О том, как однажды ночь переменила его навсегда.

“Мне было тридцать, — начал он с той ровной, холодной отрешённостью, с какой говорят о старых шрамах. — Я был высоким, широкоплечим. Глаза — цвета неба после грозы. Волосы — почти белые, что для Италии было редкостью. Люди оборачивались, но я не нуждался в их взглядах. Я знал: мир дан мне для игры. Для крови. Для власти над страхом”

Вера словно увидела прошлое…

Ноябрьский Рим дышал дождём. Узкие улочки блестели, как полированные. Фонари мерцали в тумане, превращая город в призрачный лабиринт. Леонардо закутался в свой серый плащ и вышел из Дома Смерти — так горожане называли похоронный дом семьи Миролли. В этом доме он родился, в этом доме научился глядеть в глаза смерти без ужаса и сострадания.

Он скользил по улицам беззвучно. Любимая забава — выискивать в тёмных закоулках одиноких прохожих и лишать их жизни. Просто так. Из скуки. Нож, пистолет, верёвка, сильные руки — он никогда не знал заранее, что выберет ночь.

В этот вечер он увидел её.

Она шла медленно, не торопясь, будто дождь и темнота были ей привычны и не страшны. Маленькая, хрупкая фигура. Волосы — чёрные, собранные высоко на затылке. Плащ из голубого плюша — как слабый свет в море серых теней.

Её шаги были лёгкими, почти неслышными. Фонари выхватывали из мрака её лицо — нежное, сосредоточенное. Леонардо замер. Его рука нащупала рукоять ножа под плащом, но не двинулась.

Она была иной.

Мирелла…

Он не знал её имени в ту ночь. Узнал потом. Узнал, что она — гувернантка в доме маркиза Висконти. Учила его детей музыке и языкам. А в те редкие вечера, когда ей позволяли идти домой, она спешил

а к родителям — в маленький домик на окраине города.

Леонардо шёл за ней до самого порога, прячась в тенях. Видел, как она стучит, как её встречает пожилая женщина — мать. Как на лице Миреллы загорается тихая радость.

С той ночи все изменилось. Вместо охоты он ждал её, следил за её маршрутом. Дождливыми вечерами, тёплыми рассветами — месяц за месяцем.

Он не понимал, что с ним происходит. Его тянуло к ней не желание разрушить, а странное томление — смотреть, как она живёт.

В её глазах он вдруг начал видеть то, чего в себе не знал.

“Я следил за ней недели, месяцы, — признался Проводник Вере. — Я не мог убить. Я разучился хотеть её смерти. Впервые в жизни я не знал, что делать с этим чувством”.

Её имя, её лицо остались с ним навсегда. Даже теперь, спустя столетия, когда он говорил о ней, в его голосе звучала та самая боль утраты, которую он однажды не решился причинить.