Зеркало Пятой Ч 39

 

Мирон

Он родился в самом обычном доме, в самой простой семье — учительница и инженер, уставшие, но добрые люди. Его появление не было ознаменовано пророчествами, звёздами или мечтами о великом будущем. Он просто был — тёмноволосый мальчик с густой шевелюрой и зелёными, чуть печальными глазами. Он рос, как и все дети в его дворе: школа, уроки, мультики по вечерам, редкие улыбки родителей.

Но была в его жизни одна особенная нить — бабушка Тамара. Старушка с тихим голосом и крепкой верой. Каждое воскресенье она брала внука за руку и вела в церковь. Сначала ему нравились витражи и аромат ладана. Потом — певчие, мощный орган, строгие и добрые лица священников. Мирон впитывал всё: традиции, молитвы, движения службы. У него оказался удивительно чистый голос, и вскоре он стал петь в церковном хоре, словно сливаясь с самим воздухом храма.

До тринадцати лет его жизнь была почти обычной. Почти. Потому что в доме был ещё отец — сломанный, пьющий, вспыльчивый. Его гнев был без причины, удары — без объяснений. Мирон молился. Он прощал. Он терпел. Но однажды всё треснуло. Очередной вечер, крики, слёзы. Мать на полу, он с окровавленной губой. И тогда мальчик вышел во двор, босиком, дрожа от боли и отчаяния. Он открыл скрипучую дверь старого сарая. Там, среди паутины и запаха дерева, он сделал то, что, казалось, положит конец всему.

Но конец не пришёл.

Он провалился в темноту, но в ней было не пусто. Три дня — и три ночи — он парил между жизнью и смертью. А на третий день очнулся, и впервые услышал его — голос. Тихий, как эхо забытого сна. Голос, что рассказал ему правду. О прошлом. О жизни, которую он когда-то прожил под другим именем. О Локе.

Он открыл глаза, уже другим. Мирон остался — с теми же густыми волосами, с тем же зелёным взглядом. Но внутри проснулась древняя сила, что терпеливо ждала своего часа.

Сила не пришла к нему в огне или в буре. Она не обрушилась, не вырвала его из тела — напротив, всё было тихо, почти незаметно. Первые её следы проявились во снах. Мирон видел тени, лица, мимолётные фразы на грани шепота. Он стал чаще ходить на кладбище — туда, где покоились его предки. Но эти визиты были не из тоски, а из странного притяжения. Ему казалось, что мраморные кресты зовут его, что в каждой могиле — чьё-то живое присутствие. Он садился у старых памятников, закрывал глаза… и слушал.

Он слышал. Говорили с ним — не родные, не души усопших, как он поначалу думал. Это были иные. Древние. Скользкие в словах, точные в смыслах. Они никогда не называли себя демонами. Они называли себя служащими. У каждого был ранг, область действия, границы власти. Они не предлагали ничего просто так — всегда просили взамен. Не души — это казалось им смешным. Не золото. А время, память, силу, любовь, даже запахи детства. Всё, что имело личную ценность.

Он просил — и получал. Хотел денег — и они приходили. Но внезапно у матери диагностировали тяжёлую болезнь. Захотел признания — и его стали уважать в школе. Но ушёл друг. Мелкие обмены, жестокие, точные, беспристрастные. Он понял: у этих сущностей нет морали. Есть только равновесие.

Скоро он научился звать их по именам. Строить круги. Начертать знаки. Вызывать ночью у зеркала, в тени, под дождём, даже в церкви, если очень нужно. Иногда они приходили сами, когда чувствовали его сомнения. Он не боялся. Он знал цену.

Сны становились глубже. В одном из них он впервые услышал имя, прозвучавшее как песня сквозь толщу воды:

— Эллианна…

Поначалу это было лишь эхо — женский голос, тёплый и печальный. Потом — лицо. Водопад светлых волос, глаза цвета янтаря, тонкие пальцы, сжимавшие букет из орхидей. Она приходила в сны, не прося ничего. Она просто была. Смотрела. Говорила. Пела. И каждую ночь он узнавал о ней больше: о её жизни, страданиях, служении Свету.

А потом она назвала его по-другому.

— Лок… Ты снова вернулся.

Имя ударило, как молния. Он проснулся в холодном поту, сердце грохотало в груди. Он знал, что не придумал этого. Он чувствовал — где-то внутри, под слоем привычек, под именем Мирон, было нечто большее. Что его история не начиналась в этом теле. Что он — возвращённый. Прежний. Из прошлого, тёмного, полного магии и боли. Он был Лок. Он был тем, кого Эллианна любила… и кто должен был уничтожить ее.

С тех пор каждый сон был как глава из книги, которую он когда-то написал сам, но забыл. Каждое отражение в зеркале становилось вратами. И там, в стеклянной глубине, он видел не только себя. Он видел лицо, которое когда-то принадлежало ему — с холодными глазами, в чёрном плаще, с алым кругом за спиной.

Алый Круг помнил.
Он не забывал. Не прощал. И особенно не прощал предательства.

Лок — некогда один из сильнейших, приближённый к самой Тьме, владелец древнего знания и силы, сравнимой с богами — ослушался. Он предал Круг. Он поднял руку на своих. Не из ненависти — из любви. Он выбрал Свет. Он выбрал Её.

Когда Эллианна, жрица Света, отвергла Тьму, Круг распылил её, разделив тело, разум и голос, чтобы никогда снова не собрать. Её тело исчезло, душа была обречена на перерождение, а голос — заточён в зеркальной глади озера, чтобы шептать только тем, кто способен слышать.

Лок не смог простить. И он сражался.

Он нашёл троих — Сайю, Марка и Вэнса, сильнейших жрецов Круга. Тех, кто уничтожал Эллианну. Он не убил их. Нет. Он сделал хуже. Он заключил их в камни, где они обречены были чувствовать, помнить и ждать. Сайя — ревнивая и жестокая. Марк — хладнокровный стратег. Вэнс — пророк и маг. Все они ненавидели Лока. А теперь, спустя века, они слышали голос нового мальчика, юного Мирона, и понимали: он вернулся.

Мирон рос в тени прошлого, которого не выбирал, но с которым сливался день за днём. Он больше не просто слышал голоса. Он чувствовал магию. Его руки могли вытягивать силу из земли, из ветра, из глаз других людей. Он вызывал Служащих всё реже — всё чаще они сами появлялись, признавая его власть.

Но самым сильным искушением была она.

Он увидел её впервые в зеркале — рыжеволосую девочку с глазами, в которых горел свет звёзд. Лея. Ей было всего пять, но она уже держала в руках символы, о смысле которых другие не догадывались. Она могла управлять стихиями, слышать шёпот растений, видеть будущее на воде и в зеркалах. Она училась в Храме Посвящённых — особом месте, где рождаются ведьмы. Мирон наблюдал за ней в отражениях: в лужах, в окнах, в стёклах храмов. Лея не знала о нём — но иногда, будто чувствуя взгляд, она оборачивалась и смотрела в зеркало… прямо на него.

Он узнал её сразу. Душа Эллианны. Всё в ней отзывалось той древней связью, что когда-то едва не уничтожила два мира — Тьму и Свет. Но теперь она была другой. Младше. Сильнее. Чистая и дикая. В ней были не только черты Эллианны, но и наследие её родителей — Игнатия, мага Солнца, и Джейн, великой ведуньи Луны, чья кровь текла из самой первой линии Посвящённых.

Годы шли. Лея взрослела. Мирон становился сильнее.
И с каждым днём он чувствовал всё отчётливей: момент приближается.
Они должны встретиться. Не во сне. Не в зеркале. Вживую.
Мир изменится после этого. Круг проснётся. Старые силы восстанут. Но он не мог иначе. Его сердце, его сила, его судьба были связаны с ней. Как и прежде.