Зеркало Пятой Ч 14

 

С самого начала стало ясно: Лея — не обычный ребёнок. Она почти не плакала, а если и капризничала, то только когда чувствовала, что кто-то в доме грустит или болен. Её взгляд был тяжёлый — не по-детски осознанный. В три месяца она смотрела на лампу, и та начинала качаться. Игнатий поначалу думал, что это ветер, но Джейн лишь мягко улыбалась.

— Она уже чувствует мир. У неё сильная связь с пространством, — шептала Джейн, гладя дочку по рыжим волосам.

Когда Лее исполнился год, она начала «разговаривать» с кошками. Они собирались вокруг неё, как будто знали: перед ними не ребёнок, а своя. Кошки шипели, мурлыкали, поворачивали головы, а Лея отвечала им, тихо, полушёпотом, на странном, певучем языке. Иногда после этих разговоров кошки уходили из дома, но вскоре возвращались с «подарками» — перьями, гладкими камешками или засохшими цветами.

В два года её любимыми игрушками стали зеркала. Она могла часами смотреть в них — не в своё отражение, а как будто в окна, ведущие в иные миры. Иногда она смеялась и махала кому-то рукой, а иногда сжималась в комок и тихо плакала.

— Она видит то, что нам видеть не положено. Cлишком рано, — сказала как-то Джейн, прижимая Лею к себе.

Игнатий начал писать её портреты — сначала как маленькую девочку в зеркалах, потом как тень будущей женщины с глазами, в которых можно было утонуть. Эти картины стали самыми необычными из всего, что он создавал. Люди приезжали издалека, чтобы просто взглянуть на них.

Семья жила как в заколдованном саду, где любовь, тайна и чудо были повседневностью. И хотя Джейн знала, что силы, с которыми рождается Лея, однажды потребуют жертвы — пока она просто была рядом. И каждый вечер, когда девочка засыпала, Джейн шептала:

— Будь светом, даже если видишь тьму.

Когда Лее исполнилось три года, весна пришла особенно рано. Всё вокруг словно пробуждалось от долгого, глубокого сна. Девочка уже свободно говорила, знала имена птиц, трав и камней, и всё чаще сидела одна перед зеркалом, поглаживая его ладошкой, будто ждала.

 

И вот в один вечер, когда закат окрасил небо в медный цвет, Лея тихо сказала:

 — Она идёт. У неё такие же глаза, как у мамы. Только в голосе — ветер.

 

Джейн побледнела, но не испугалась. Она села рядом с дочерью и обняла её.

— Это Амина, — сказала она. — Моя сестра. Ты никогда её не видела, но ты её знаешь. Она заберёт тебя туда, где ты станешь тем, кем должна быть.

И в тот же миг зеркало на стене затуманилось, а затем в нём появилась женщина. Высокая, со светлыми волосами, в чёрно-синих одеждах, переливающихся, как ночное небо. Её глаза — тёмные, как омут, но в них светилась нежность и сила.

— Лея, — сказала она тихо. — Ты готова?

Лея кивнула. Джейн опустилась на колени, обняла дочь, прижалась к её рыжим волосам.

— Это путь сильнейшей ведьмы, — шептала она. — Но ты не одна. Мы будем рядом, всегда. Сквозь зеркала.

Игнатий стоял в дверях, сдерживая слёзы. Он знал, что теряет ребёнка не навсегда, но всё же теряет. Подошёл, поцеловал дочь в лоб, посмотрел в глаза женщине из зеркала:

— Береги её. Всё, что у нас есть — в ней.

Амина протянула Лее руку. Девочка обернулась ещё раз — в её взгляде не было страха. Только уверенность и чуть-чуть грусти. Потом она вошла в зеркало, и свет в комнате дрогнул.

С тех пор в доме появились новые зеркала. Джейн говорила с ними каждый вечер. В них, как в глубокой воде, вспыхивали тени и лица. И иногда — Лея. Сначала — маленькая, потом всё взрослее. Она училась. Она становилась сильнее. Правда, и она, и Амина при вопросе о родителях Леи (их периодически задавали жители поселка) отшучивались, что ее родители Солнце и Луна…Жители поселка привыкли к такому ответу, и больше не спрашивали.

Игнатий продолжал писать. Его новые полотна были полны звёзд, древних символов и женских лиц, похожих на Джейн, но с другим светом в глазах.

Жизнь продолжалась. Только теперь каждый отражённый отблеск мог быть весточкой из мира, где растёт и становится великой их дочь (продолжение следует).