Зеркало Пятой Ч 20

 

Ночь была тиха. Звёзды, будто сговорившись, погасли. Только зеркало в комнате Леи дрожало от света. Оно дышало — как живое. Как сердце.

 Она сидела напротив, босая, закутавшись в плед. Рядом — тишина. Внутри — буря.

 Зеркало показало ей страницы. Почерк был твёрдый, мужской, но будто дрожал от искренности. Слова — как признание. Как исповедь. Как то, что говорят, зная, что никто не услышит.

 Она читала — и сердце билось всё сильнее. "Я — Лок Арриван…"

И дальше.

Строка за строкой.

Она прижимала ладонь к стеклу, как будто могла коснуться его души. Она чувствовала — каждое слово было настоящим. Без маски. Без игры. Не задание, не маска мага. Просто человек. Просто мужчина, влюблённый в свет. В неё — в ту, кем она была.

 Губы Леи задрожали. Слёзы выступили неожиданно — как дождь в зной. Сначала одна. Потом вторая. А потом — не остановить.

 Она заплакала.

Не от боли. И не от счастья. А от чего-то большего. От того, как странно устроен мир. Как жестоко и в то же время — прекрасно.

 — Лок... — прошептала она. — Ты ведь всё ещё помнишь меня, правда?..

 Но зеркало молчало.

Оно уже всё сказало.

Утро было светлым, но прохладным. Небо стлалось лёгкими облаками, а в саду, под окнами, пели птицы — будто ничего не произошло. Но в сердце Леи многое изменилось.

Она сидела за кухонным столом, укутавшись в шерстяной платок, с чашкой травяного отвара в руках. Пальцы дрожали. Она не спала. Но была спокойна — как бывают спокойны только те, кто наконец решился сказать важное.

Анна подошла молча. Поставила рядом миску с мёдом, хлеб, принесла ещё плед — и просто села напротив. Она всё чувствовала. Она всегда чувствовала.

— Ты видела что-то... — сказала она мягко. — Или кого-то.

Лея кивнула. Глаза её были чуть припухшими, но в них уже не было отчаяния. Только что-то новое. Необъяснимое.

— Он писал… В дневнике. Признавался. Не знал, что я вижу. Он — Лок. Мирон. Он… живой, Анна. Не только как враг. Не как тот, кто был тогда. Он чувствует. Думает. И — боится.

Анна молча протянула руку через стол. Касание было лёгким, как дыхание матери.

— Ты плакала? — спросила она, не осуждая.

Лея кивнула.

— Это правильно, что плакала. Значит, сердце твоё не камень.

— Я не знаю, как мне с этим быть... — прошептала Лея. — Я ненавижу его за Эллианну. Но я... я вижу, что он меняется. Что он… настоящий. Не могу не чувствовать.

 Анна улыбнулась — устало, но с любовью.

— Мы не выбираем, кого любит сердце. Но мы выбираем, что делать с этой любовью. Ты — не Эллианна. Ты — Лея. И ты можешь написать свою историю. Даже если в ней снова есть Лок.

Лея молчала. Только прижала руку Анны к щеке — как в детстве. Впервые за много дней ей стало чуть легче.

После разговора с Анной Лея долго сидела у зеркала, но не просила ничего. Оно стояло перед ней, молча отражая комнату, её лицо, её тень.

А потом, тихо, почти беззвучно, она сказала:

— Я больше не буду звать их. Ни его. Ни себя.

Слова не звучали как приговор. Это был выбор. Взвешенный, принятый сердцем.

— Они должны пройти это сами. Эллианна… она не знает, что её ждёт. И не узнает. А он… он не удержит свет. Он не сможет. Даже если будет любить.

Она положила ладонь на поверхность зеркала. Оно дрогнуло — как если бы хотело показать что-то, но не посмело.

— Не надо, — шепнула Лея. — Я помню, как всё было. Я знаю, чем всё закончится. И всё равно… мне больно. Но я не хочу мешать судьбе.

Она замолчала, слушая собственное дыхание. Оно было ровным.

— Мирон. Я знаю, кто ты. И теперь я знаю, кто я.

Ты пришёл снова. Но на этот раз…Я буду сильнее. Я не позволю себе раствориться, как Эллианна.

 Она встала. Прямо. Спокойно. И впервые за долгое время зеркало не казалось ей порталом — только отражением.